<== Предыдущая страница Оглавление Клинцы Следующая страница ==>
Николаевское поле
Наш дом был вторым с краю от Красноборской улицы, а первым – дом Василия Никифоровича Улезко. За нашими усадьбами, за забором начиналось огромное поле, которое называлось Николаевским. От Михайловской улицы в северном направлении уходила дорога, которая вела до села Смолевичи. Называлась она “заводская дорога” потому, что по ней ходили на работу пешком из Смолевич на Зубовскую или, как ее некоторое время называли, Баксантову фабрику, по фамилии последнего владельца.
Со времени основания фабрики в 1832 году и до начала 1920-х годов Зубовская фабрика была местом, где работали десятки жителей деревни Смолевичи. При Советской власти фабрика носила сначала имя Троцкого, затем имя Дзержинского, но в устах народа всегда оставалась Зубовской фабрикой.
Тогда, в годы моего детства, крестьяне были очень голосистые. Идут на работу или с работы – обязательно поют во весь голос. Утром, часов в пять, нас будили песнями смолевицкие крестьяне. Песни старинные, в них слышались то веселые, то заунывные нотки и беспредельная ширь полей и лугов. Песня бодрила людей, они забывали усталость и долгую дорогу. Во мне и теперь еще живет звучная мощь тех древнерусских песен, вместивших в себя беспредельные просторы нашей Родины. Жаль, что эти бесценные песни утеряны.
Любовь клинцовских рабочих к песне была отмечена впервые в 1852 году губернским механиком Александром Гутманом. В своем описании посада Клинцы А. Гутман писал: “Въехав в Клинцы по дороге из Чернигова, проезжайте далее по главной улице (по Большой) мимо базарной площади; она приведет вас к другой поперечной улице – широкой, прямой (ул. Кумпановка – Пушкинская). Поворотите вправо и вы встретите громадное двухэтажное здание, достойное быть украшением столицы, с высокою прекрасною трубою. Шум машин и веселые песни, далеко слышные, дадут вам знать, что это фабрика. Взгляните на фронтон главного карниза, вы узнаете по вывеске, что это суконная фабрика купца Михаила Кубарева.
Поворотив назад по этой же улице, отправляйтесь на северо-западную оконечность посада. Далеко не доезжая до места вы увидите огромное готическое двухэтажное каменное здание, оштукатуренное и выбеленное, с балконом, с высокими окнами в новейшем вкусе, неподалеку от которого в симметрическом порядке высятся большие каменные и деревянные здания, из которых слышится тот же гул машин и песни, далеко разносимые эхом окрестных лесов. Громада строений заключает в себе фабрику почетного гражданина Зубова и купца Степунина”.
Из истории известно, что “тяжелым и безрадостным был труд рабочих в те годы”, но песни звучали.
В годы моей юности пение было распространено настолько, что не вызывало ни удивления, ни раздражения, скорее – интерес и уважение. Пели крестьяне в поле, пели рабочие за станком, пели учащиеся на переменах между занятиями, пели старики и молодежь, сидя теплыми вечерами на скамеечке перед домом, пели на посиделках парни и девушки, пели одинокие прохожие. Сейчас это покажется странным, но должно быть – наоборот. Странно, почему народ не поет. Видимо, в XX веке что-то в душе у народа произошло, какой-то надрыв.
На моей памяти, поющие рабочие встречались еще в начале 1930-х годов. Но потом эта традиция петь на рабочем месте была утеряна. Выросла интенсивность производства, изменились требования, повысилась ответственность каждого на своем рабочем месте. Теперь рабочему человеку стало не до песен.
На Николаевском поле сеяли рожь, гречиху, часть поля “перегуливала” и за время “отдыха” покрывалась разными полевыми цветами и травами. Посреди поля, между городом и лесом, росла развесистая, кудрявая сосна, а рядом с ней – дикая груша. По левой стороне “заводской дороги
” до самого леса у речки Чемерна шла канава, по которой когда-то была посажена пурпурно-красная верба, сплошной полосой идущая от крайнего дома Улезко до самого леса. Это – не меньше версты. Высота вербовой стены была метра три с половиной – четыре. А по склонам канавы росла земляника. Тут же поминутно шныряли серенькие ящерицы, которые прятались при нашем появлении в обнаженных и переплетенных корнях вербы.По правую сторону “заводской дороги”, то есть к востоку от улицы, где теперь улицы Декабристов, Багинского, Первомайская, стояли три небольших лесочка: “круглый” ближний, средний и дальний. Мы любили там гулять, валяться на траве, собирать щавель на лугу, который расстилался вокруг перелесков.
Северную часть Николаевского поля окаймлял лес, примерно по той же границе, как и сейчас, а перед ним рос молодой сосняк. Здесь мы часто вспугивали куропаток и тетеревов, во что сейчас даже сам верю с трудом. Много здесь было сорочьих, беличьих и сойкиных гнезд. Всю дорогу до леса нас провожали голосистые жаворонки,
которые начинали петь над полями в марте. Песня жаворонка не умолкала с утра до вечера, и так – почти до жнивья.По левому краю “заводской дороги”, за канавой, до самой Чемерны росли огромные старые развесистые сосны, отделенные от дороги небольшим молодняком, а за ними начинались вековые леса. Преимущественно это были сосны, а также ельники, особенно возле Филатова хутора и по болотистым местам. Там леса были могучие. Бывало, заберемся в лесные дебри, где даже в яркий солнечный день торжественно тихо и сумрачно, а в недосягаемых вершинах деревьев слышится ровный шум верхового ветра. Такой шум ветра в кронах бывает только в могучем вековом бору. Кажется, деревья шепчутся с ветром, поверяя ему лесные тайны. А под ногами стелется мягкий и упругий мох, который
едва проминается под ногами. Кажется, что ступаешь не по земле, а по мягкому пружинящему ковру.За Филатовщиной лес опускался в низину, где было много болот. Места эти назывались “мокрые проходы”. Весной там прохода не было, все было покрыто водой. Но и в летнюю пору пройти здесь было не просто и даже опасно. Почва под тяжестью ребенка прогибалась, но нога не проваливалась, ее удерживал густой травяной покров. Если шестом проткнуть этот покров, то шест уходил в глубину на всю длину, и дна не было. Много людей и животных нашло свою могилу в этих местах.
<== Предыдущая страница Оглавление Клинцы Следующая страница ==>